Махтумкули – духовный целитель человеческой души. Лирическая поэзия махтумкули фраги Учреждения и организации

Великий поэт и мыслитель туркменского народа Махтумкули Фраги своим бессмертным творчеством и самим именем вот уже около трехсот лет прославляет туркмен. Непреходящи авторитет поэта, его место в исторической, общественно-политической и культурной жизни нации. Махтумкули утвердился в душе народа наивысшим исповеданием вечных духовно-нравственных ценностей, прочно вошел в его сознание как ориентир, безошибочно определяющий, что есть добро и зло в жизни, и стал неугасимым светочем очей туркмен.

Поэтико-философское наследие Махтумкули навеки вошло в глубину сердца народа как песнь о высокой любви к Всевышнему, Родине, человеку, природе и самой жизни. И потому недостаточно изучать и рассматривать творчество Фраги только с точки зрения литературы и художественного слова. Он – поэт-мыслитель, который в свoих литературных произведениях развил философскую мысль, озарил художественное сознание, красноречиво описал мирскую жизнь не только туркменского народа, но и народов мира. Тонко объединив свойственные человеку философские взгляды о мире, человечестве, Родине и любви, опираясь на самые совершенные способы мышления, Махтумкули глубоко проник в душу человека и навсегда остался в народной памяти.

Будучи мастером слова мирового масштаба, Махтумкули, прежде всего, национальный поэт туркменского народа. Ни с чем не сравнимы та любовь и теплота, которую он испытывал к родному народу. Но именно беззаветная любовь к Родине и своему народу, глубокие размышления, связанные с его судьбой, вывели Махтумкули за национальные рамки, превратив его в поэта всего человечества. Ибо личность, которая любит свой народ, способна любить и другие народы, человек, который не роняет своего достоинства, способен высоко поднять авторитет другого человека. Философские взгляды поэта о мире, человеке, жизни, явленные в свое время соотечественникам, его наставления о духовном совершенствовании общества и людей являются результатом этой безмерной любви к своему народу. Махтумкули призывал своих современников и народ осмыслить, что является ключом справедливого общества и счастливой жизни, зреть в корень всего происходящего. Он направлял людей к духовному совершенству, самопознанию и осознанию себя как нации.

Великий поэт, мечтавший о том, чтобы его народ жил мирной и спокойной жизнью, был образованным, развивал свою культуру, оставил соотечественникам прекрасное поэтическое наследие, наполненное мудростью и самыми теплыми чувствами. Отшлифованные, глубокие мысли в этих замечательных стихах, устремленные в будущее, отвечают духовным потребностям не только туркменского народа, но и всего человечества. Именно поэтому значение поэтического наследия Махтумкули, выйдя за национальные рамки, стало неотъемлемой частью мировой литературы, достойным вкладом в интеллектуальную сокровищницу человечества.

Сегодня творчество Фраги доставляет духовное наслаждение не только туркменскому народу, но и другим народам мира. В то же время творчество поэта отражает общечеловеческие жизненные проблемы. Именно по этой причине его прекрасные стихи, звучащие на устах как песня и впитанные памятью как мудрость, были переведены и переводятся на десятки языков мира.

Махтумкули – духовный целитель человеческой души. Стихи поэта, не утратив своей значимости через многие века и поколения, являются популярными благодаря содержащимся в них наставлениям, которые действуют на сердце как бальзам, вдохновляют души и оказывают самое благоприятное влияние на людей. Его стихи – лекарство для отчаявшихся сердец, сила для уставших тел, духовное крыло для унывающих. Именно поэтому наш народ всегда относился к Махтумкули как к целителю, способному вылечить недуги, которые появляются в дни обид, переживаний и грусти. Как бальзам стихи, как снадобье слова поэта в любую эпоху очищают душу всех – от мала до велика, будят любовь к этому прекрасному миру, человечеству и жизни, подняв высоко дух народа, обеспечивая духовное здоровье всего туркменского общества. Действительно, стихи Махтумкули исцеляют человека подобно живительной воде горного родника. Эти стихотворения чисты как утренний воздух. Они подобно благоуханию цветущего сада радуют душу человека. Волнуют, действуя на каждую клеточку организма, словно нежная, мелодичная, успокаивающая сердце музыка дутара. Словом, стихи Махтумкули – духовное снадобье, содержащее в себе все хорошее, что необходимо для здоровья человека.

Эпоха, в которую жил Махтумкули, была очень сложной и напряженной. Фраги – великая личность, сформировавшаяся в пучине сильных потрясений и разного рода обстоятельств. Он – выдающийся человек, знаток мироздания, понимающий положительные и отрицательные стороны общества, жизни и людей, в полноте освоивший светские и религиозные научные достижения человечества, прошедший ступени духовного совершенства. Мыслитель Махтумкули призывал разбросанных в то время в разных уголках земного шара туркмен, не имеющих единого государства, к благосостоянию, согласию и национальному единению. Величие Махтумкули заключается в том, что он одним из первых считал всех разрозненно проживавших туркмен единой нацией и пропагандировал это.

Юность поэта совпала с эпохой правления туркмен-афшар, а время, когда он проявил себя как выдающийся поэт-мыслитель, – с правлением туркмен-каджар. Конечно, правители афшар и каджар были туркменами. Но и туркменский народ, и Махтумкули были недовольны ими, так как они недостаточно заботились о национальных интересах туркмен. Поэтому было трудно назвать эти государства национальными туркменскими державами, о которых мечтали Махтумкули и народ. Поэтому Фраги, говоря: «Много у меня недугов из-за страны и годин», открыто выразил свое отношение к эпохе. Вот в такое сложное и тяжелое время Махтумкули искал путь для «счастливой судьбы» народа и «достижения бесконечной весны». Даже тогда, когда он путешествовал в Бухаре или в Хиве, в Афганистане или в Индии, в Румыстане или в какой-то другой стране, «ходил с края в край», все его мысли и заботы были о туркменской земле, своем народе и его судьбе.

В XVIII веке существовало большое противоречие для претворения в жизнь основной социальной мысли Махтумкули – «объединение туркменских племен». В этом столетии каждое туркменское племя искало свой путь самостоятельно, был сильный разлад между племенами. Отсутствие национального туркменского государства, поиск этими племенами защиты в разных местах усугубляли разногласие, еще больше отделяли их друг от друга. Было немало намеренно действующих сил, желающих сеять смуту среди туркмен. И в это время мыслитель Махтумкули неоднократно повторял, что самый большой враг народа – разрозненность, необходимо общее взаимопонимание, объединение всех племен, служение одной цели и единому государству. Он старался довести до ума своего «прекрасного народа», что за образование единой туркменской нации, сильной и несокрушимой туркменской державы надо бороться, только тогда «будет счастливая судьба туркмен», только тогда никакая сила не будет противостоять народу и государству:

Единой семьей живут племена,

Для тоя расстелена скатерть одна,

Высокая доля Отчизне дана,

И тает гранит пред войсками Туркмении.

Эта идея Махтумкули понятна и близка всем. В XVIII–XIX веках это стихотворение служило для туркменского народа национальным гимном. Но как воплотить эту светлую мечту в жизнь для объединения за одним дастарханом разобщенного народа? Для этого поэт-мыслитель выдвинул идею – все должны «смотреть в уста» и объединяться вокруг одного предводителя. В каких бы тяжелых и безвыходных ситуациях ни находился поэт, он никогда не утрачивал веры в счастливое будущее своего народа.

Самая большая заслуга Махтумкули Фраги перед туркменским народом – это его борьба за единение и осуждение разлада. Уже в течение долгого времени много поколений туркменского народа воспитывалось и воспитывается на его уроке единства. Жизнь доказала правдивость светлых идей Махтумкули, мечтавшего о могущественном государстве.
Сегодня стало реальностью то счастливое будущее, которого желал поэт-мыслитель своему народу. Ныне независимый нейтральный Туркменистан известен на карте земного шара как страна мира и согласия.

Туркменский народ, который верит, что единство – это великое чудо, всегда будет благодарен Махтумкули. Светлые идеи великого поэта, его мудрые наставления и уроки будут всегда важны для дальнейшего укрепления мощи и процветания нашей Отчизны. В новую историческую эпоху – эпоху могущества и счастья Туркменского государства – все больше возрастает авторитет Махтумкули, востребованность его дальновидных мыслей и философских взглядов, которые, превратившись в общечеловеческую ценность, являются духовным фундаментом нашего современного общества.

Президент Туркменистана

Гурбангулы БЕРДЫМУХАМЕДОВ

Не пристало

(пер. Ю. Валича)

Ханского сына из пышных шатров
В хлев на обед приглашать не пристало.
В поле пастух выгоняет коров,
Войско ему снаряжать не пристало.

Мудрый совет помогает везде.
Другу достойный поможет в беде.
Что ты ответишь на Страшном суде?
Мудрых о том вопрошать не пристало.

Доблестный перед грозой не дрожит.
Станет героем не каждый джигит.
Пятится рак. От ползет - не бежит.
Дом свой родной забывать не пристало.

Знай - благотворно познанья вино, -
Мертвым сулить исцеленье смешно.
Ворону жить семь столетий дано.
Времени ход нарушать не пристало.

Не побоишься тернистых дорог -
Двери отворятся в горний чертог.
Рекам, что слились в единый поток,
Мертвых пустынь орошать не пристало.

Сердце Фраги, ты сегодня в огне:
Павшие в битвах привиделись мне.
Горькую тризну в печальной стране
Песней надежд оглашать не пристало.
* * *

Горы в тумане

(пер. А Тарковского)

Вершины гор в тумане млечном,
Они нам не видны зимой.
Не следует о муже встречном
Судить по внешности одной.

Тот прочь ушел, другой садится.
Над недостойным люд глумится.
Огонь любовный разгорится -
Таится тот, кричит иной.

А предо мною на просторе
Моих надежд играло море!..
Джигит и в нищете и в горе
Идет дорогою прямой.

Но если рок вам сердце точит,
Над вами зря Лукман хлопочет.
Луна вернуть напрасно хочет
Товар, закупленный Землей.

Стесняет буйного одежда.
Пленен пороками невежда.
Трусливого живит надежда
За крепкой спрятаться стеной.

Стою с поникшей головою:
Что сделал мой язык со мною?
Но только трус не рвется к бою,
Чтоб лечь костьми за край родной.

И кто Махтумкули осудит
За то, что он не позабудет,
Что правде слово дал и будет
До гроба верен клятве той.

(пер. А. Тарковского)

Как плоть возврата бытия,
Изведав смертный сон, желает,
Окровавленная моя
Душа иных времен желает.

Меджнун, от родины вдали,
В глухих краях чужой земли,
Своей смеющейся Лейли,
Слезами опьянен, желает.

Ища Ширин, из града в град
Бредет измученный Фархад;
Ее живительных наград,
Уже испепелен, желает.

Вамик, попавший наконец,
К своей Азра, в ее дворец,
Свободы ищет, как беглец,
Расторгнуть злой полон желает.

Пригож Юсуп, как божество,
В свое не веря торжество,
Зулейха смотрит на него,
Сдержать любовный стон желает.

Фраги недугом истомлен:
Объединителя племен
Прихода благостного он,
В Туркмению влюблен, желает.

Ищу спасенья

(пер. А. Тарковского)

Я - раб любви, гоклен с Атрека,
Властительницу чар ищу.
Наставника в пустыне века,
Успокоенья дар ищу.

Судьбою изгнанный сурово
Из-под родительского крова,
Лишенный края дорогого,
Я праздничный базар ищу.

Брат Абдулла - зеница ока -
Исчез. Мамед-Сапа далеко.
Я покровительства пророка,
Глотая слезный жар, ищу.

И сердце мечется, как птица,
И горько мне, и кровь мутится:
Не знаю, где мне притаиться,
Куда бежать? Мазар ищу.

Гулял я по лугам невинным,
Пел небесам, горам, долинам,
А ныне в логове змеином
Я звонкий свой дутар ищу.

Махтумкули в годину мщенья,
Как цепь, влачит свои мученья.
Ты где, Туркмения? Спасенья,
Приняв судьбы удар, ищу.

(пер. А. Тарковского)

Странники, взгляните на меня.
Кто еще, подобно мне томиться?
Мотыльки, любовники огня,
Кто из вас к блаженству не стремиться?

Ветер, ветер, ты в чужих краях
Пел в ушах, вздымал дорожный прах...
Есть ли в мире справедливый шах,
Где его счастливая столица?

Муж святой, ты видел горний рай,
Ты земной благословляешь край,
А по белу свету ходит бай.
Укажи, где нищете укрыться?

Дудку сделал я из тростника -
Ростовщик услышал должника.
Птицы вы мои! От ястребка
Разве может спрятаться синица?

Рыба, ты и лодка и гребец,
Синяя пучина твой дворец.
Есть ли в мире остров, где беглец
Вечных бедствий мог бы не страшиться?

Мир-завистник, ты, как время, стар,
Отнимаешь свой блаженный дар...
Есть ли на земле такой базар,
Где алмазы по грошу кошница?

В мире есть красавица одна,
Словно двухнедельная луна;
Родинка ее насурьмлена, -
Кто с моей избранницей сравнится?

На земле моя Менгли жила,
Обожгла мне сердце и ушла.
У меня в груди ее стрела.
Где она? Какой звезды царица?

Я скучаю по родным краям.
Ты гулял ли с нею по горам?
Дай мне весть - по прежнему ли там
Дождь идет, седой туман клубится?

За годами промелькнут года.
Новые возникнут города.
Кто мне скажет - будет ли тогда
По Корану человек молиться?

Народится новая луна -
Не навеки сгинула она.
Для ростовщика возведена,
Будет ли надежная темница?

Мало говорил Махтумкули, -
По глазам печаль его прочли.
Лебеди отеческой земли,
Иль не горько с вами разлучиться?

(пер. Г. Шенгели)

Вершины горные: туманы там и тут;
Морского ветра вой среди высот Гургена;
Когда промчится дождь, безумствуя ревут
Потоки мутные вспененных вод Гургена.

Леса густые - по берегам тростник;
Красавиц в серебре пестрит живой цветник;
Там серая овца, конь белый, черный бык,
Там буйвол есть и тур: обилен скот Гургена!

Там неров с майями тяжелые ряды;
Купцы, погонщики толпятся у воды;
И всюду высятся слоистые гряды
Неколебимых скал, - как бы оплот Гургена!

Джигиты шаль спешат вкруг стана затянуть
И с ловчим соколом в опасный скачут путь.
И ветру влажному лань подставляет грудь;
Оленьим зовом полн весь небосвод Гургена!

Махтумкули прошел немало разных стран,
Но в сердце никогда не чуял столько ран:
Вот пери нежная, колеблясь как джейран,
Отыскивает брод средь буйных вод Гургена!

Пришлось

(пер. Т. Стрешневой)

Любовь и море не имеют дна,
В безмерной страсти мне гореть пришлось.
Играет сердцем, как щепой волна,
Безумство волн мне одолеть пришлось.

Я спал. Был грозен пробужденья миг.
Любовь трудна, я это знал из книг.
Но глубины страданья не постиг,
За это муку мне терпеть пришлось.

Любовь, как вздох, как трепет ветерка,
Едва коснувшись - снова далека.
И все острей, и все светлей тоска,
О прошлом счастье мне скорбеть пришлось.

Как маленькое солнце твой зрачок,
Костер любви огнем меня обжег,
Я счастлив тем, что я любовь сберег,
Что мне ее запечатлеть пришлось.

Тебе вручен неоценимый дар.
Будь с хрупкой вазой бережным, гончар,
К ней тянет руки грубые базар.
Венцом любви тебе владеть пришлось.

Отравленного выпил я вина.
И только ты ценить меня вольна,
Я крепость строил - рухнула стена.
В свою же мне попасться сеть пришлось.

Махтумкули, по воле волн, плыви,
Нет берегов, страдалец, у любви,
Друзей на помощь больше не зови,
Рабом любви мне умереть пришлось.

(пер. М. Тарловского)

Вдаль сердцем рвусь - решимости в избытки,
Но крыльев нет, и как взлечу - не знаю,
Могу прочесть все книги я, все свитки,
Но много ль знаний получу - не знаю.

Мудрец не скажет: все мне в мире ясно,
Мы многое познать еще не властны.
Напиток знанья терпкий и прекрасный...
Тянусь рукой... Как рот смочу, - не знаю.

Я - взаперти, кто скажет, что снаружи.
Не знаю сам, что лучше и что хуже.
И с каждым днем мой кругозор все уже.
Где право выйти получу, - не знаю.

Не разберу я - холод или пламя?
Скрыт в сердце смысл, но за семью замками.
Кого на путь направлю я словами?
Зачем мой жребия я влачу, - не знаю.

Махтумкули, до бредней ветер падок.
Оставь ему весь этот беспорядок!
В пучине тайн трещит ладья догадок,
И руль ее зачем верчу, - не знаю!

Влюбленный скиталец

(пер. А. Тарковского)

Соль желаний всенародных,
Боль мечтаний полюбил я.
Розу лунную в небесном
Океане полюбил я.
Соловей - и шум и ссоры
В Гулистане полюбил я;
Водоверть косы тяжелой,
Как в дурмане, полюбил я;
Степь меня околдовала;
Путь скитаний полюбил я.

Гнал меня жестокий жребий
Через реки и долины,
Предо мною промелькнули
Горы Мекки и Медины,
Я блуждал в садах Эдема,
Видел призрачные крины,
И меня заполонили,
Привели в страну кручины.
Что мне делать? Сто печалей,
Сто страданий полюбил я.

Я один. В песках пустыни
Потонул мой взгляд. О, горе!
Для чего ты стрелы мечешь?
Ранен твой Фархад. О, горе!
Ты мне сердце истерзала.
В жилах - желчь и яд. О, горе!
Ослепленные надежды
По ветру летят. О, горе!
Так - рыдая - уголь жаркий
Заклинаний полюбил я.

Что за море предо мною?
Что за дикие утесы?
Догорающее тело
Жалят огненные осы.
Кто ты: голица? орлица?
Соловей среброголосый?
По семидесяти тысяч
Жалких пленных губят косы.
Киноварный шелк на тонком
Стройном стане полюбил я.

Приходи! Иль ты не видишь,
Как влюбленный раб томится,
Как меня в неволю манит
Черных кос твоих темница?
Неужели в злое время
Не должно мне счастье сниться?
Нищета впилась мне в душу,
тело точит огневица:
От руки твоей недоброй
Смерть в аркане полюбил я.

Милая меня отвергла:
Не желает на поруки
Взять полуживое сердце
У тюремщицы-разлуки.
Тяжело мне в ожиданье
Вздрагивать при каждом звуке
И ломать при встречах руки...
Злых бровей крутые луки
И ресницы злые - сотни
Стрел в колчане - полюбил я.

Так Махтумкули влюбленный
Стал добычею обманов.
Разнесли мою державу
Кони вражеских султанов.
Сто столиц в державе было,
Были тысячи духанов...
Я исчез, убитый милой,
Став золой, под землю канув,
Потому что слишком сильно
Цель скитаний полюбил я.

(А. Тарковский)

Довольно, сердце! Разомкни свой круг:
Я стражду в нем, как жалкий пленник в яме.
Жестокое, избавь меня от мук,
Не дай мне, сердце, изойти слезами.

Мой век промчался, как единый миг.
Я видел цель, но цели не достиг;
Был одинок - смутился и поник,
Обманутый тобою и мечтами.

И как слепой, склонив главу свою,
Поддерживал я ближнего, пою,
И стоны шлю в зенит и слезы лью,
Чуть белый свет забрезжит над степями.

Ты на дороге ждешь меня. Потом
С тобою мы извечный спор ведем,
И тяжко мне: я пьян твоим вином,
Я одинок, ты - что ни день - упрямей.

Но, может быть, иной понять готов
Беду мою и силу этих слов;
Мой голос прогремит среди холмов.
Суров Господь, и меч его - над нами.

Ни разума, ни глаз я не берег,
Желаниям препятствовать не мог,
И плачу я в сетях земных дорог,
А жизнь летит, как птица бьет крылами.

Бегу от гнета и горю в огне,
Я ликовал, служа твоей весне;
Был этот мир плохой опорой мне,
Остался я в пустыне с мертвецами.

Закрыв глаза, держал я путь в Иран;
Судьбой влекомый, я попал в Туран.
Трубит над миром вечный ураган,
Владеющий безумными сердцами.

Меня кружил и гнал великий страх,
Я золотом считал ничтожный прах,
Я видел гнет, я видел скорбь в домах,
Дела пустые были мне друзьями.

И жажду я, и тщетно жду дождя,
И пламенеет месяц, восходя:
Года летят, за днями дни ведя,
И я блуждаю, одержимый снами.

Мне кровь и желчь дают взамен питья
и тяжело мне бремя бытия.
Я полюбил - и стал Меджнуном я,
Красой Лейли опутан, как цепями.

Зовешь ты, сердце в Чин-Мачин, в Герат,
В подземный ад, где высится Сират...
А родинка чернеет, и горят,
Горят глаза под круглыми бровями.

Напрасно я чистосердечен был;
Погашен роком юношеский пыл.
А все-таки я зла не полюбил -
День истины мне светит мне и ночами.

Но в море справедливости мой плот
Не движется. Летит за годом год;
Как дервиш, раб Махтумкули бредет
К далекой тайне узкими путями.

Махтумкули - туркменский поэт, классик туркменской литературы. Сын поэта Азади Довлетмамеда.

Махтумкули родился в селении Хаджи-Говшан в долине реки Атрек с притоками Сумбар и Чендырь в Туркмении, в предгорьях Копетдага, где жили туркмены племени гёклен. Семья Махтумкули принадлежала к колену кышык рода геркез, ответвления племени гёклен - оседлого земледельческого племени, состоявшего в вассальном подчинении у персидских владетелей.В зрелом возрасте поэт избрал себе псевдоним Фраги (разлученный). В конце каждого стихотворения он помещал этот псевдоним, иногда подлинное имя, словно обращаясь к самому себе. Это было в традиции поэзии его времени.

Учился в мектебе (сельской школе), где преподавал его отец. Махтумкули ещё в детстве начал читать по-персидски и по-арабски, чему немало способствовала домашняя библиотека, собранная отцом. Также в детстве Махтумкули приобщился к ремёслам - шорному, кузнечному и ювелирному. В 1753 году Махтумкули учился один год в медресе при гробнице святого Идрис-Баба в Кизил-Аяке на Амударье в Бухарском ханстве. В 1754 году Махтумкули отправился в Бухару, где поступил в знаменитое медресе Кокельташ, где также проучился один год. Там он подружился с туркменом из Сирии по имени Нури-Казым ибн Бахар, высокообразованным человеком, носившим духовный титул мавлана. Вместе с Нури-Казымом Махтумкули отправился путешествовать по территориям нынешних Узбекистана, Казахстана, Таджикистана, пересекли Афганистан и добрались до северной Индии.

В 1757 году оба прибыли в Хиву, крупный центр образования со множеством медресе. Здесь Махтумкули поступил в медресе, построенное ханом Ширгази в 1713 году. Здесь обучались выходцы из семей, особо отмеченных ханской милостью. Здесь он завершил курс обучения, начатый в двух предыдущих медресе. В 1760 году умер отец Махтумкули, и поэт вернулся на родину. Девушку по имени Менгли, которую он любил, выдали замуж за другого человека, семья которого смогла заплатить требуемый калым. Любовь к Менгли он пронёс через всю жизнь - ей посвящено много стихов.

Ещё одним ударом была гибель двух старших братьев, которые были участниками посольства к могущественному властителю Ахмед-шаху - они попали в плен. Тоска по братьям нашла отражение во многих стихах.

Вернувшись домой, Махтумкули женился. Он очень любил двух своих сыновей, Сары и Ибраима; но мальчики умерли, когда одному было двенадцать, а другому - семь.

После 1760 года и до смерти Махтумкули совершил путешествие на полуостров Мангышлак, в Астрахань, по территории нынешнего Азербайджана и странам Ближнего Востока.

Махтумкули в значительной мере изменил туркменский поэтический язык, сблизив его с народной речью. Он также отказался от арабо-персидской метрики, традиционной для туркменской литературы, заменил её силлабической системой.

Литературное имя Фраги (около 1730 1780 е гг.), туркменский поэт суфий (см. Суфизм). Сын поэта Азади. Приблизил язык поэзии к народному языку. Стихи о страданиях народа, разорённого чужеземным нашествием, с призывом к объединению враждующих… … Энциклопедический словарь

МАХТУМКУЛИ - (псевд. Фраги) (ок. 1730—80 е гг.), туркменский поэт и мыслитель. Сын Д. Азади. Сохранилось свыше 10 тыс. строк его стихов.■ Избр. стихи, т. 1—2, Ашх., 1983 (на туркм. яз.); Избр., М., 1983; Стихотворения, Л., 1984.● Махтумкули.… … Литературный энциклопедический словарь

МАХТУМКУЛИ - (прозвище – Φраги) (р. ок. 1730 – ум. в 80 х гг. 18 в.) – туркм. поэт и мыслитель. Филос. взгляды М. формировались под влиянием Низами, Саади, Навои, Рудаки и Несими. Приверженность исламу сочеталась у М. с резкой критикой мракобесия и… … Философская энциклопедия

МАХТУМКУЛИ Современная энциклопедия

МАХТУМКУЛИ - (литературное имя Фраги) (ок. 1730 80 е гг.) туркменский поэт суфий (см. Суфизм). Сын поэта Азади. Приблизил язык поэзии к народному языку. Лирические стихи о страданиях народа, разоренного чужеземным нашествием; выступал против реакционного… … Большой Энциклопедический словарь

Махтумкули - (литературное имя Фраги) (около 1730 1780 е гг.), туркменский поэт и мыслитель. Лирические стихи разных жанров, среди которых выделяется трагический цикл о пребывании в иранском плену и о страданиях народа, разоренного чужеземным нашествием.… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

Махтумкули - МАХТУМКУЛИ́ (лит. имя Фраги) (ок. 1730–80 е гг.), туркм. поэт и мыслитель. Сын поэта Азади. Лирич. стихи разных жанров; выделяется трагич. цикл о пребывании в иран. плену и о страданиях народа, разорённого чужеземным нашествием; мн. стихи… … Биографический словарь

Махтумкули - (настоящее имя; псевдоним Фраги) (годы рождения и смерти неизвестны), туркменский поэт 18 века. Сын поэта Азади. Учился в медресе Ширгази в городе Хива. Хорошо знал литературу и фольклор Средней Азии, Азербайджана, Ирана; много… … Большая советская энциклопедия

МАХТУМКУЛИ - (Фраги) (р. ок. 1730 ум. в 80 х гг. 18 в.) туркм. поэт и мыслитель. Мировоззрение М. формировалось под влиянием Рудаки, Низами, Фирдоуси, Саади, Навои и др. Приверженность исламу сочеталась у М. с резкой критикой мракобесия и корыстолюбия… … Советская историческая энциклопедия

МАХТУМКУЛИ - (ок. 1733, с. Хаджи Говшан, ныне остан Мазендеран, Иран, ок. 1783, с. Ак Токай, там же), туркм. поэт и мыслитель, основоположник туркм. лит. языка и письменной лит ры. Сведения о жизни немногочисленны. Учился в медресе Хала ча, Бухары, Хивы. Жил… … Российская педагогическая энциклопедия

Книги

• Махтумкули. Стихотворения , Махтумкули , Настоящее издание произведений классика туркменской поэзии XVIII в. Махтумкули ставит своей целью дать по возможности полное представление о лучших образцах его творчества в разных… Категория: Поэзия Серия: Библиотека поэта. Большая серия Издатель: Советский писатель. Ленинградское отделение , Купить за 560 руб
• Махтумкули. Стихотворения , Махтумкули , В книгу классика туркменской поэзии XVIII века Махтумкули включены лучшие образцы творчества Махтумкули, среди которых гражданские и философские стихи, сатира, любовная… Категория: Поэзия Издатель:

Биография

Махтумкули родился в селении Хаджи-Говшан в долине реки Атрек с притоками Сумбар и Чендырь в Туркмении, в предгорьях Копетдага , где жили туркмены племени гёклен . Семья Махтумкули принадлежала к колену кышык рода геркез , ответвления племени гёклен - оседлого земледельческого племени, состоявшего в вассальном подчинении у персидских владетелей.

В зрелом возрасте поэт избрал себе псевдоним Фраги (разлучённый). В конце каждого стихотворения он помещал этот псевдоним, иногда подлинное имя, словно обращаясь к самому себе. Это было в традиции поэзии его времени.

В 1754 году Махтумкули отправился в Бухару , где поступил в знаменитое медресе Кокельташ, где также проучился один год. Там он подружился с туркменом из Сирии по имени Нури-Казым ибн Бахар, высокообразованным человеком, носившим духовный титул мавлана .

Вместе с Нури-Казымом Махтумкули отправился путешествовать по территориям нынешних Узбекистана , Казахстана , Таджикистана , они пересекли Афганистан и добрались до северной Индии .

Махтумкули в значительной мере изменил туркменский поэтический язык, сблизив его с народной речью. Он также отказался от арабо-персидской метрики, традиционной для туркменской литературы, заменил её силлабической системой .

Память

Памятники

В разных городах мира установлены памятники Махтумкули. Наибольшее количество скульптур находится в городах Туркмении и стран бывшего СССР (Киев , Астрахань , Хива), а так же в Иране и Турции .

Топонимика

• Махтумкулийский этрап - этрап в Балканском велаяте Туркмении .
• Махтумкули - зоны газонефтяного месторождения Туркмениистана .
• Именем Махтумкули названы улицы Ашхабада , Астаны , Карши , Ташкента , Туркменбашы , Ургенча и ещё ряда менее крупных городов Туркмении и других стран бывшего СССР .

Учреждения и организации

Именем туркменского поэта Махтумкули названы:

• Институт языка и литературы имени Махтумкули (туркм. Magtymguly adyndaky Dil we Edebiýat Instituty).
• Национальный музыкально-драматический театр им. Махтумкули в Ашхабаде.
• Туркменский театр оперы и балета имени Махтумкули в Ашхабаде.
• Библиотека имени Махтумкули в Киеве .

Другое

В нумизматике

• Махтумкули в нумизматике

• Туркменский манат

Переводы на русский язык

• «Махтумкули. Избранное». Москва. Издательство «Художественная литература» . 1983 год. 414 с. Переводы Георгия Шенгели , Арсения Тарковского , Наума Гребнева , Юлии Нейман , Александра Ревича , Анатолия Старостина , Ю. Валича, Т. Стрешневой.
• «Махтумкули». Издательство «Советский писатель» , Б. П., Ленинградское отд. 1984 год. 384 с. Переводы Г. Шенгели, А. Тарковского, Н. Гребнева, Ю. Нейман, А. Ревича, А. Старостина, Ю. Валича.
• «Слышу голос друга. Страницы туркменской поэзии». Ашхабад. Издательство «Туркменистан». 1985 год. Перевод Н. Гребнева.
• Переводы на английский язык профессора Юсуп Азмуна (Великобритания)

Напишите отзыв о статье "Махтумкули"

Литература

• Краткая литературная энциклопедия, М., 1972.
• Предисловие А. Зырина и М. Овезгельдыева к изданию Махтумкули, Стихотворения, Советский писатель, Ленинградское отделение, 1984
• Нуры Байрамов «Долгая дорога», Ашхабад, «Магарыф», 1986. В составе сборника повесть «Долгая дорога» (перевод Михаила Гребнева) о Махтумкули.
• [Симашко, Морис Давыдович] «Повести красных песков», Алма-Ата, «Жазушы», 1966. В составе сборника повесть «Искушение Фраги» о Махтумкули.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Махтумкули

– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…

В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.